ВОСПЕВАТЕЛЬ РУСИ, СОХРАНИВШИЙ ТРЕЗВОСТЬ СРЕДЬ МОРЯ ВОДКИ, ЧТО ВСЕ РАВНО ЕГО НЕ СПАСЛО
Иван Саввич Никитин (1824-1861), еще один поэт из народа, поимел трагедию, которая не слишком сильно отличалась от трагедии Сурикова. Знакомая песня, — необходимость зарабатывать, слабое здоровье, ранняя смерть (КАК РАНО НАДОРВАЛСЯ ПОЭТ, ВОСПЕВШИЙ РЯБИНУ, МЕЧТАВШУЮ ПЕРЕБРАТЬСЯ К ДУБУ И ЗАМЕРЗШЕГО В СТЕПИ ЯМЩИКА).
Зарабатывать Никитину приходилось вещами, которые Сурикову, да и другим разночинцам, были попросту противопоказаны. Трезвенник Никитин содержал постоялый двор, крутясь в самом центре ямщицких попоек и гвалта.
Не спился. Выбился к сравнительному богатству, известности. Саморазрушением не занимался.
Почему же Герцен, узнав о конце его, обмолвился: «Это ужаснее Кольцова»?
Родина Никитина — Воронеж. Там счастливо начинал его папаша, — владелец свечного заводика.
Подобно Помяловскому Никитин учился в бурсе. Впечатления о заведении сём остались у него идентичные. За год до «Очерков бурсы» вышли «Дневники семинариста» Никитина, вот не знаю, читал ли их Помяловский (БОРЬБА ТАЛАНТЛИВОГО ПИСАТЕЛЯ С ВОДКОЙ, ЗАКОНЧИВШАЯСЯ ПОРАЖЕНИЕМ).
На всю жизнь врезалось в память мальчика наказание розгами по субботам, где число ударов на жертву доходило до трехсот, а из говорильни учительской он почти ничего не запомнил, зазубривая и сразу из головы выкидывая.
Свое отношение к происходящему выразил в стихотворении «Ах, прости, святой угодник!…», где есть четверостишие:
Но авось пора настанет —
Бог на Русь святую взглянет,
Благодать с небес пошлет —
Бурсы молнией сожжет!
Вдумайтесь, — верующий парень мечтал, чтобы Бог сжег заведения, где божьих слуг готовят. Вот как допекли.
В 18 лет Никитин бросил семинарию, ибо папа спился до разорения. У отца еще хватило сил продать свечной завод и приобрести постоялый двор, но вести хозяйство он уже не мог, предпочитая гулеванить с клиентами.
Все заботы легли на Ивана.
Позже, вспоминая первые стихотворные опыты, он признается:
«Слагал среди грязи обыденной жизни, при говоре и плоской брани извозчиков, при покупке и продаже овса и сена, при насмешках своих мещан-собратьев, которые иногда видели меня с карандашом в руке…»
И такая жизнь продолжалась десять лет кряду.
Литературный дебют Никитина наделал шуму. Его стихотворение «Русь» опубликовали «Воронежские губернские ведомости» и оно пришлось ко двору эпохи. Шел 1853 год, Россия ввязалась в Крымскую войну, не предчувствуя севастопольской катастрофы. С газетных страниц раздавались призывы к «Руси Святой» показать басурманам. «Русь» Никитина с ее пафосом воспевания могущества Отчизны перепечатали «Санкт-Петербургские ведомости».
Это ты моя,
Русь державная,
Моя родина
Православная!
…
У тебя ли нет
Богатырских сил,
Старины святой,
Громких подвигов?
…
И во всех концах
Света белого
Про тебя идет
Слава громкая.
Все же удивительно, насколько негибкая вещь официальная риторика. Это стихотворение Никитина входило в хрестоматии советских школьников да и нынче оно ко двору.
Никитина взял в оборот граф Дмитрий Толстой, приступивший к подготовке первой его книги.
Толстой мыслил сделать из Никитина чуть ли не придворного поэта, приписав себе честь его открытия. Во всяком случае, едва сборник Никитина вышел, граф начал искать способы передать его императору.
Августейшая семейка пожаловала пииту подарки. Делегация во главе с губернатором Воронежа завалилась на постоялый двор Никитина с целью их торжественного вручения. Ивана нашли на сеновале. О прошедшей церемонии он старался забыть всю оставшуюся жизнь.
Было что забывать. Для репутации Никитина милость вышестоящих имела грозные последствия, ибо на него ополчилась демократичная пресса (не из-за качества стихов, конечно). Записной критик «Современника» Николай Чернышевский подписал поэту приговор: «…в целой книге г. Никитина нет ни одной пьесы которая бы обнаруживала бы в авторе талант или, по крайней мере, поэтическое чувство».
Особенно задели Никитина упреки Чернышевского в слабой связи его поэзии с «горькою действительностью». «Попробовал бы г. рецензент пройти по уши в грязи по той самой дороге, по которой идет автор-мещанин, я послушал бы тогда, как он воспел эту грязь и скоро ли взялся за пенье!», — говорил он.
На самом деле речь шла о будущем Никитина. Давайте вспомним, как критика Белинским стихотворений Бенедиктова буквально стерла с литературной карты этого поэта, который в определенный момент был моднее Пушкина. Сейчас его пытаются реабилитировать, издавая сборники с комментариями, но живой читательский контекст ушел. Равно как ушел он для Нестора Кукольника, имевшего неосторожность написать пьесу «Рука Всевышнего Отечество спасла», — та понравилась императору и не понравилась литературному истеблишменту. Попробуйте достать романы князя Владимира Мещерского, что пользовались по выходу бешеной популярностью читателей, вряд ли удастся, их свыше ста лет не переиздают.
Никитину вполне грозило литературное забвение — черная метка, выданная Чернышевским, могла оказать действие на советскую школу, никаких хрестоматий, «даль небес простирается» и все, нет Никитина.
К счастью этого не произошло.
Добролюбов попытался укусить второй сборник Никитина, но его защитил Достоевский, развязавший полемику о стихах самородка. Демократичность Никитина все более себя проявляла, песня на его стихи «Медленно движется время» с рефреном «Мертвые в мире почили, дело настало живым» вошло в катехизис революционеров, а ранняя страшная гибель окончательно заставила критиков сменить гнев на милость.
Казалось бы, Никитин вытянул себя к счастливой жизни. Ему ведь не только творчество удавалось, он был неплохим дельцом. Решившись порвать с постоялым двором, получил ссуду и открыл книжную лавку. Она стала центром культурной жизни Воронежа.
Никитин совершенно явно был заточен жить долго и счастливо. В мае 1861 года он готовился к предложению руки и сердца любимой — Наталье Матвеевой.
Но в октябре того же года уже был мертв.
Через всю жизнь поэта проходит вспышками болезнь. Происхождение ее не ясно. Никто не вел больничные карты обыкновенного мещанина. То и дело Никитин сваливается, и лечение занимает месяцы. Расстройство желудка вынуждает его питаться исключительно куриным супом да кашами. Мучает грыжа. Постоянны приступы горячки.
Предложение Никитин планировал сделать, приехав к родителям девушки 7 мая. Первого числа, отдыхая на даче знакомого, поэт подхватил воспаление легких. Оно спровоцировало чахотку. Последние месяцы Никитин почти не поднимался с постели.
В дни угасания сына во всей отрицательной красе показал себя Никитин-пэр. 26 сентября Иван собрал близких на именины. Папа прочел нотацию, что, мол, болезнь есть следствие волнений, надо относиться к жизни спокойней. В ответ Никитин высказал все, накипевшее, назвав своим убийцей отца. Потом, конечно, просил прощения.
Когда Ивана соборовали, папа прорвался к смертному одру с вопросами: «А в чью пользу завещание? Кому магазин отойдет? Где наличные?». Все это перемежалось угрозами проклясть собственное чадо.
Было Никитину всего тридцать семь лет.
Роковой для поэтов возраст.
