Из Николая Анциферова (1930-1964), было дело, пытались вылепить певца шахтерского труда №1, но парень чего-то не выдюжил и, поломав все планы, ушел из жизни рано.
По ряду воспоминаний вырисовывается образ шахтерского паренька, веселого, лукавого, мгновенно принятого критиками и читателями. Особенно постарался в создании сего лакированного образа литературный наставник Анциферова журналист с Донецка Аркадий Мартынов. Меж тем как в самом Анциферове бродила отнюдь недобрая, земляная сила.
И откуда быть ему благостным, если пришлось пережить немецкую оккупацию, заглядывая в глаза смерти? Однажды, двенадцатилетний Коля пытался стянуть с немецкой кухни шинель, надеясь обменять ее на ячмень. В качестве наказания скучающие фашисты придумали грандиозный перформанс: «званый ужин на двоих». Роскошный стол накрыли на две персоны. Одной был находящийся на грани физического истощения парень. Другой – сытая немецкая овчарка.
А дальше?
Даже в официальных стихах Анциферова прорывалось порой:
В том голодном сорок седьмом
Я, голодный, семнадцатилетний,
Хлеб пошёл добывать горбом…
Но в столе у него нашлось и еще кое-что, опубликованное только в 1991 году. Например, поэма «Нахаловка», созданная в начале 1950-ых. По сюжету поэмы в забытый богом поселок шахтеров приезжает режиссер, снимающий фильм о дореволюционном Донецке. Его приводят в восторг убогие лачуги, разбитые дороги, пьяные и грязные люди — не надо тратиться на декорации.
Случай имел место в действительности, более того, Анциферов в фильме том играл в массовке и, получив гонорар, пропил его, поминая погибшего в пьяной драке товарища.
Вопреки сложившемуся впечатлению, кстати, потомственный шахтер Анциферов уголек не рубал. В шахте он работал электрослесарем, все больше отдавая времени стихам.
Вытащил Анциферова на свет журналист газеты «Комсомолец Донецка» Анатолий Мартынов. Позже он вспоминал, как в кабинет зашел «невысокого роста паренек в резиновых сапогах, в дешевом пиджачке и кургузой кепочке. Стряхнул на пороге опилки с сапог, глухо спросил: «По стихам кто здесь работает?». Ему указали. Паренек шагнул к столу и протянул несколько тетрадных листков. Просто, по-свойски сказал: «На вот, глянь».
Типичное явление рабочего поэта в редакцию.
А стихи были действительно хороши, и, главное, ко времени. Молодые, звонкие, они воспевали подземный труд, комсомольскую юность, даже декларация там была симпатична.
Анциферов поступил в Литературный институт. Четко понимающий, что именно от него ждут, впервые очутившийся на поэтическом вечере перед публикой Анциферов сказал: «Вы от меня чего-то ждете, а все, что я написал, только о шахтерах, о шахтерах, о шахтерах…»
Анциферов быстро пошел в гору. Его стихами восхищались не только Твардовский, Смеляков, Асеев, а и сам Жан-Поль Сартр.
Прибывшего с визитом в СССР Сартра привезли в Литературный институт. Перед этим студентов проинструктировали — что читать, какие вопросы задавать, как отвечать на каверзные вопросы зарубежного писателя, ежели таковые будут.
Вечер обещал быть томным. Сартр скучающе выслушивал стихи на непонятном языке (хотя переводчики старались синхронно перетолмачивать), пока на сцену не поднялся толстый, краснорожий, с залысинами парень, который прочитал свое заветное:
Я работаю, как вельможа,
Я работаю только лёжа.
Не найти работенки краше,
Не для каждого эта честь.
Это — только в забое нашем:
Только лёжа — ни встать, ни сесть.
Еще до этого Сартр спрашивал у того или иного студента, — «Почему ты захотел стать поэтом?», но в случае Анциферова воскликнул: «С тобою всё ясно, юноша! Ты здесь находишься по причине таланта. Талант и только талант может воспеть свою родину… Надеюсь, это ты тоже понял!».
Анциферов ответил: «Я захотел стать поэтом потому, что знаю: девочки поэтов любят. И чем лучше из меня будет поэт, тем сильнее меня будут они любить. Даже с такой рожей, как у меня!»
Вскочивший Сартр заключил шахтера-поэта в объятия: «Ты — красив! Из тебя выйдет поэт. И — большой! Из тебя. Единственного! Как твоя фамилия? Я буду следить за тобой»
Но ждали поэта-шахтера не только пряники. Его стихи начали противопоставлять «эстрадной поэзии» Евтушенко, Вознесенского, Рождественского, сопрягая с таким недоразумением как Фирсов. Критик Мирон Петровский опубликовал едкую статью, где высмеял лирического героя Анциферова за плакатность: не пьет, не играет в карты, не опаздывает на работу. Как мы знаем, в загашнике у поэта были другие стихи, вот только опубликовать их не удавалось.
Столичные события основательно сбили Анциферова с толку. С одной стороны, у него вышла в Москве книга, готовилась вторая, вчерашнего шахтера посадили в кресло заведующего поэзией в журнале «Москва». С другой — новых тем не проглядывало, Донецк вот-вот грозил себя исчерпать. В этих обстоятельствах Анциферов выпустил на волю своего мистера Хайда, начав пить горькую. Вот каким запомнил Анциферова и его речи писатель Иван Дроздов, автор умудрившийся написать скучно об интересном труд «Унесенные водкой. О пьянстве русских писателей»:
«Взгляд своих пьяных покрасневших глаз он уставил на меня и долго смотрел, морща губы, словно пытался что-то выбросить изо рта.
— Так ты, секретарь, посмотреть на нас пришел? А ты скажи мне: зачем нам секретарь? Ты что, поможешь мне подборку стихов с моим портретом напечатать, вот как печатают Стаховского? Да у него и никакие не стихи, а их печатают. Почему их печатают? Да потому, что он Стаховский и зовут его Беня. Он, конечно, поляк, а они думают, что еврей. И печатают. И будут печатать, как Евтуха. Потому что Евтух-то тоже не Евтушенко, а Гангнус. И вот посмотришь: он тоже скоро будет великий поэт, как Багрицкий, Сельвинский, Долматовский… Стихи у них так себе, плюнь и разотри, а газеты кричат: великий! А почему они так кричат? Да потому что в газете-то у него своячок сидит, такой же еврей, как и он. Вот что важно: евреем быть! Это как Ломоносов просил царицу, чтобы сделала его немцем. Вот где собака зарыта: русские мы, а русским в России хода нет. Так за что же ты бился там, на фронте, секретарь, лоб свой под пули подставлял?.. Нам газеты нужны, журналы, а там — евреи. Сунул я свою круглую шлепоносую морду к одному, другому, а они шарахаются, точно от чумного. Они печатают Евтуха, Робота, Вознесенского. Да еще татарочку с еврейским душком Беллу Ахмадулину. А ты, говорят, ступай отселева, от тебя овчиной пахнет. А?.. Что ты скажешь на это? Ты кого защищал там на фронте? Их защищал? Ихнюю власть — да?.. Эх, старик! Немцев утюжил бомбами, а того не понимал, что к Москве уж другой супостат подобрался. Этот почище немца будет, он живо с нас шкуру сдерет».
Понятно, что с такими воззрениями Анциферова ждал ретроградный лагерь, где коногонствовали Олег Шестинский да Юрий Панкратов. Но здоровье не дало таланту Анциферова упасть окончательно.
Конец Анциферова не афишировался. Поговаривают, 16 декабря 1964 года поэт покончил с собой, однако, родственники настаивают на раке мочевого пузыря.
Напоследок приведу одно из редких стихотворений Анциферова, не связанное с шахтерской тематикой. Все таки симпатичным поэтом он был.
В соседней комнате гремит посудой мать,
А мы целуемся, уставившись на двери.
Никак не хочет мама нас понять,
Не хочет нас самим себе доверить.
И поминутно шлепанцы шуршат,
Без стука и без кашля мать заходит.
Все что-то ищет, ищет не спеша —
Так занята, что нас не видит, вроде.
Чего ходить без дела взад-вперед?
Сходила в магазин за солью, что ли.
Эх мамы! Уважаемый народ.
На вас, порою злишься поневоле.
Мать ходит, мы навытяжку сидим —
Точь-в-точь солдаты перед генералом.
Известно: хорошо быть молодым.
Неужто это непонятно старым?
