Некогда художник Александр Герасимов (1881-1963) был невообразимо популярен, потом его намеренно «забыли», вычеркнули из искусства. Сейчас Герасимов не то чтобы возвращается, но вот не так давно прошла его персональная выставка и пользовалась, знаете, успехом.
Поговорим же о любимом живописце Сталина подробнее.
Герасимов принадлежал к той породе жизнелюбов, что и Алексей Толстой. Он с удовольствием брался за самые пафосные государственные заказы и в результате утонул в деньгах, недвижимости, высоких должностях. При этом, никакой раздвоенности у Герасимова не возникало. Хотя, казалось бы, должно.
Герасимов пришел к решению стать художником только в двадцать два года. До этого ничего не предвещало, — помогал отцу продавать скот.
Учился тоже долго, целых двенадцать лет. В учителях Герасимова числятся Константин Коровин и Валентин Серов. В молодые годы Герасимов именно что болел импрессионизмом, — запомним этот момент.
Его картину «Ню» похвалил Коровин, но вообще молодой живописец звезд с неба не хватал. Крепкий профессионал. Средний уровень.
Двенадцатилетнее обучение завершилось двумя дипломами: художника и архитектора.
В родной город Козлов художник вернулся в разгар коммунистической заварушки и сразу словил тренд. В 1919 он создал «Коммуну творчества козловских художников», куда для количества напринимал всех, кто умел держать в руках кисть.
В Москву перебрался в 1925. Начало карьерного взлета Герасимова связано с Климентом Ворошиловым. Герасимов нарисовал его раз, другой, третий, проник в доверие, стал своим человеком в доме красного наркома.
Когда в 1929 году возникла угроза, что усадьба художника попадет под раскулачивание, Герасимов обратился к Ворошилову за защитой. Тот написал Калинину:
«Меня в этом деле интересует только художник Герасимов. Он принадлежит к группе старых, притом хороших мастеров, которые работают с нами с Октябрьской революции. Насколько я его знаю, сам Герасимов — типичный представитель художественной богемы. В Москве он живет и работает в полуразвалившейся студии С. Коненкова. Живет полубосяцкой жизнью, думаю, не совсем сытой. Учитывая ценность худ. Герасимова, мне кажется, ему надо помочь вылезти из всей этой истории, поскольку он связан со своей семьей…»
Усадьбу Герасимову оставили. Ее контуры мы можем видеть на картине «После дождя», по репродукции которой в мое время школьники писали изложение.
В 1929, оторвавшись от портретов Ворошилова, Герасимов нарисовал хитовое творение «Ленин на трибуне». Эту картину тиражировали столь обильно, что она буквально впечатывалась в сетчатку глаза.
На художника обратил внимание сам Иосиф Виссарионович, и Ворошилов Герасимова представил. Сталину понравился живой фон картин нового фаворита, достигаемый как раз импрессионистскими мазками.
В 1931 Герасимов написал картину «Доклад тов. Сталина на шестнадцатом партсъезде».
В отличие от Ворошилова Сталин художнику не позировал. С натуры Герасимову удалось черкануть вождя разве что 6 июля 1933 года, когда он был приглашен на дачу Сталина вместе с художниками Исааком Бродским и Евгением Кацманом.
В 1939 Герасимов рисует еще один хит «И. В. Сталин и К. Е. Ворошилов в Кремле». Эта картина победила в закрытом конкурсе ИЗОГИЗа «на лучший портрет товарища Сталина и его ближайших соратников». Герасимов утверждал, что при написании вдохновлялся «Богатырями» Васнецова.
В народе эту нетленку прозвали «Два вождя после дождя», что как хотите, свидетельствует о популярности. В 1941 Герасимов получил за «Вождей после дождя» Сталинскую премию.
Всего же Сталинских премий у него было четыре. Герасимова наградили в 1942 за картину «Гимн Октябрю», в 1946 за групповой портрет четырех старейших советских художников и в 1949 за «И. В. Сталин у гроба Жданова».
Кроме того, Герасимов стал одним из первых обладателей звания «Народный художник СССР» и первым в истории президентом Академии художеств СССР.
Герасимов внушал молодым коллегам:
«Самое важное — это ухватить жизнь за хвост. Ее неповторимость. Не гонитесь за особо официальными полотнами. Деньги получите, а художника в себе потеряете»
Большого противоречия в том, что он говорил, не было. Изначально не обладая какими-то суперспособностями, Герасимов ими не поступался. Изображая вождей, он не вставал на горло собственной песне, а счастливо себя нашел. Вопросы же соответствия своих картин и реальной жизни Герасимова, похоже, вообще не волновали. Он принимал правила игры и все.
Предъявить ему можно не лакированные портретики, а поход против импрессионизма, затеянный в мрачную семилетку последних лет сталинского правления. Именно благодаря выступлениям Герасимова был закрыт Музей нового западного искусства. В результате погромных статей президента Академии художеств многие «формалисты» лишились работы.
Конец художника предопределил Хрущев. Герасимову перевалило за седьмой десяток, когда Сталин умер и новый руководитель начал зачищать территорию от сторонников Иосифа. Одним из первых пострадал Герасимов. То, что его освободили от всех постов, это бы ладно, все-таки возраст, но удаление картин из музейных экспозиций Герасимов терпеть не собирался. Ведь копии его картин и так снимали по всей стране со стен домов культуры. Художник прорвался к Хрущеву с претензией: «Зачем вы сжигаете картины, что за варварство, ведь это искусство!» Хрущев пренебрежительно отмахнулся.
С тех пор на вопрос «Как дела?» Герасимов взял привычку отвечать: «В забвении, как Рембрандт». Питаю надежду, что ответ сей содержит иронию.
До самого конца Герасимов огрызался на оттепель, но и у него мелькало порой горькое:
«Я ведь чистейший русский! Но татары в моем роду, видимо, побывали основательно. Мне бы на коне сидеть, под седлом вяленую бастурму отбивать, пить, если захотел, конскую жилу подрезать, крови напиться. Впрочем, я и так крови всяких формалистов, и имажинистов, бубновалетчиков насосался вот так… больше не хочу, тошнит…»
Нельзя сказать, чтобы Герасимова постигло забвение, но картины его долгое время не выставлялись. Первая персональная выставка за последние пятьдесят с лишним лет прошла только в 2016 и ту либералы умудрились покусать, мол, «Сталин-Сталин»…
Думаю, все же пора взглянуть на творчество Герасимова не замутненным глазом сталиниста или демократа, а глазами хотя бы любителя живописи. Или неангажированного, взвешенного историка.
