Битва титановЕсенинЛитература

КАК ДРАЛИСЬ ПАСТЕРНАК И ЕСЕНИН

Продолжая разговор о врагах Есенина остановимся сегодня на его взаимоотношениях с Борисом Пастернаком (За что Ахматова не любила Есенина).

Придется напомнить психологический выверт Сергея Александровича, который воспринимал поэзию как ристалище, где необходимо нейтрализовать соперника. Он мог снисходительно похваливать поэтов, которых в грош не ставил, а нападал на крупняк, — Блока, Маяковского, Пастернака. Особый случай был с Демьяном Бедным, этот разозлил Есенина вне поэтических площадок (ЗА ЧТО СЕРГЕЙ ЕСЕНИН НЕНАВИДЕЛ ДЕМЬЯНА БЕДНОГО).

В письме к Георгию Устинову Пастернак обмолвился: «Мы с Есениным далеки. Он меня не любил и этого не скрывал»

Да, не скрывал.

Личных отношений у Пастернака и Есенина не было. Существовало лишь напряжение, создаваемое Сергеем. Он не мог пройти мимо Бориса спокойно, обязательно следовала подковырка и по признанию самого Пастернака: «Хотя с Маяковским мы были на «вы», а с Есениным на «ты», мои встречи с последним были еще реже. Их можно пересчитать по пальцам, и они всегда кончались неистовствами. То, обливаясь слезами, мы клялись друг другу в верности, то завязывали драки до крови, и нас силою разнимали и растаскивали посторонние»

Есенин постоянно демонстрировал снисходительное отношение к виршам Пастернака. Придя на его читку поэмы «Сестра моя — жизнь» через несколько минут вышел из зала, кинув реплику: «Сам виноват, надо владеть слушателями».

Это вступало в разительное противоречие с поведением Пастернака, который на чтении Есениным «Пугачева» расторгался до слез и аплодисментов, повторяя: «Да это же бесподобно!»

А в ответ слышал что-то подобное сказанное Есениным Асееву: «Никто тебя знать не будет, если не писать лирики; на фунт помолу нужен пуд навозу — вот что нужно. А без славы ничего не будет! Хоть ты пополам разорвись — тебя не услышат. Так вот Пастернаком и проживешь!»

Что касаемо драк, то байка о поэтовых стычках до крови пошла в народ благодаря сериалу «Есенин». Не помню сколь красочно там показали бой, а пересматривать сию пошлость нет ни сил, ни желания, потому буду ориентироваться на описание битвы Безруковым-пэром в книжке, послужившей основой сериала.

В трактовке Безрукова, вызывая Пастернака помахаться, Есенин прибегает к непоэтическому аргументу: «Что обосрался?» Сам Пастернак тоже не миндальничает: «Получи! Сволочь! Деревня! На! На! Вот тебе! Вот тебе, хамло!!!»

По Безрукову конфликт имеет национальную подоплеку: жиды избивают русского. Еврея Пастернака поддерживают поэты иудейского происхождения Безыменский и Уткин: «Молодец, Боря! Знай наших! Здорово! Дай ему за нас!»

В итоге Есенин «неожиданно схватил Пастернака за яйца», после чего на него набросились и Уткин с Безыменским: трое на одного.

В самый разгар побоища появляется чекист, который тоже хотел грохнуть кастетом Есенина по голове, да набежавшая родня помешала.

Заканчивается драка хамским замечанием Сергея:

«Пастернак, поэт ты, слов нету, большой. А он у тебя, — Есенин шлепнул себя по ширинке, — он у тебя, ей-богу, такой маленький… Я слыхал, что вам обрезают, но чтобы так… Еле ухватил!»

В реальности мемуаристами зафиксирована всего одна драчка Есенина с Пастернаком, хотя прямых столкновений было больше.

Об одном из первых столкновений поведал Рюрик Ивнев. Дело было в кафе «Домино», зимой 1920-1921 года.

«Первую фразу, которую я услышал, сказал Есенин, хмуро смотря на Пастернака:
— Ваши стихи косноязычны. Их никто не понимает. Народ вас не признает никогда!
Пастернак с утрированной вежливостью, оттеняющей язвительность, ответил:
— Если бы вы были немного более образованны, то вы знали бы о том, как опасно играть со словом «народ». Был такой писатель Кукольник, о котором вы, может быть, и не слышали. Ему тоже казалось, что он — знаменитость, признанная народом. И что же оказалось?
— Не волнуйтесь,— ответил Есенин.— О Кукольнике я знаю не меньше, чем вы. Но я знаю также и то, что наши потомки будут говорить: «Пастернак? Поэт? Не знаем, а вот траву пастернак знаем и очень любим».

Драка же, ставшая достоянием общественности, произошла не в темном переулочке, а в редакции журнала «Красная новь», где поэты печатались. Описавший побоище в мемуарном романе «Алмазный мой венец» Валентин Катаев замечает, что Есенин («Королевич») был пьян, Пастернак («Мулат») «трезв и взбешен».

«Королевич совсем по-деревенски одной рукой держал интеллигентного мулата за грудки, а другой пытался дать ему в ухо, в то время как мулат – по ходячему выражению тех лет, похожий одновременно и на араба и на его лошадь, – с пылающим лицом, в развевающемся пиджаке с оторванными пуговицами с интеллигентной неумелостью ловчился ткнуть королевича кулаком в скулу, что ему никак не удавалось».

О том насколько несерьезно было происходящее свидетельствует тот факт, что редактор «Красной нови» Воронский даже не счел нужным оторваться работы над рукописью.

Вероятно, вспоминая эту драку Пастернак писал Цветаевой:

«Из нас сделали соперников в том смысле, что ему зачем-то тыкали мною, хотя не было ни раза, чтобы я не отклонял этой несуразицы. …

И только раз, когда я вдруг из его же уст услышал все то обидное, что я сам наговаривал на себя в устраненье фальшивых видимостей из жизни, т. е. когда, точнее, я услыхал свои же слова, ему сказанные когда-то и лишившиеся, в его употребленьи, всей большой правды, их наполнявшей, я тут же на месте, за это и только за это, дал ему пощечину. Это было дано за плоскость и пустоту, сказавшиеся в той области, где естественно было ждать от большого человека глубины и задушевности. Он между прочим думал кольнуть меня тем, что Маяковский больше меня, это меня-то, который в постоянную радость себе вменяет это собственное признанье. Сейчас горько и немыслимо об этом говорить. Но я пересматриваю и вижу, что иначе я ни чувствовать, ни поступать тогда не мог, и, вспоминая ту сцену, ненавижу и презираю ее виновника, как тогда»

Но безусловно Пастернак все Есенину простил, признав:

«Со времен Кольцова земля русская не производила ничего более коренного, естественного, уместного и родового, чем Сергей Есенин, подарив его времени с бесподобной свободой и не отяжелив подарка стопудовой народнической старательностью. Вместе с тем Есенин был живым, бьющимся комком той артистичности, которую вслед за Пушкиным мы зовем высшим моцартовским началом, моцартовской стихиею»

Похожие статьи

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *


Срок проверки reCAPTCHA истек. Перезагрузите страницу.

Кнопка «Наверх»