Авария и «плагиат» Микаэла Таривердиева
Микаэл Таривердиев (1931-1996), к сожалению, оказался не готов к производным славы — зависти коллег, внимания к грязному белью, злорадным ухмылкам.
Он трагически принадлежал к типу творцов зависимых от чужого мнения. Это необыкновенно усложняло жизнь.
Еще до всесоюзной анафемы, разразившейся после выхода фильма «Семнадцать мгновений весны», Таривердиев перенес, по его утверждению, шекспировское предательство любимой женщины.
Речь идет об актрисе Людмиле Максаковой, ради которой композитор готовился сесть в тюрьму.
В светлый праздник Победы 9 мая машина Таривердиева, за рулем которой находилась Максакова, сбила человека. Через три дня шестнадцатилетний парень умер. Таривердиев мужественно взял вину на себя, заявив, что вел машину сам. То ли от тюрьмы спасла амнистия, то ли срок выпал условный, не суть важно. В решающий момент Максакова просто уехала из Москвы, бросая рискового возлюбленного на произвол следствия. После этого он прекратил с ней всякое общение.
Так трактовал эту историю Таривердиев.
Максакова рассказывает все совершенно иначе. За рулем в тот злополучный момент был композитор.
«Самое ужасное, что Микаэл не остановился, а, наоборот, прибавил скорость! И я, и другие пассажиры кричали ему: «Стой! Жми на тормоз!!!» А он продолжал гнать машину, как будто не слыша нас. Наверное, у Таривердиева случился шок от того кошмара, который он только что натворил. Минут через пять нашу машину настигла «Волга», и какой-то военный закричал, открыв окно: «Что же ты, сволочь, делаешь?! Сбил человека и уехал?!» В этот момент Микаэл как будто очнулся, пришел в себя, остановился на светофоре и развернул автомобиль. И мы возвратились на то страшное место. Туда уже приехала «скорая», толпились милиционеры и масса свидетелей. На ватных ногах я вышла и сразу увидела большую вмятину и кровавое пятно на правом боку автомобиля. В это время носилки с мальчиком грузили в «скорую». Он еще был жив — умер через три дня… На месте преступления нас продержали до шести утра — допрашивали, заполняли протоколы, перемеряли тормозной путь. Потом, полуживых от усталости и стресса, отпустили. Молча мы с Таривердиевым разошлись по домам — на душе было так мерзко, что разговаривать не могли. Ему было совестно за то, что струсил, а мне — неловко за него, моего любимого человека, который так ужасно себя повел»
История взятого на себя чужого наезда легла в основу фильма «Вокзал для двоих» Рязанова (Рязанову композитор в свое время написал музыку для «Иронии судьбы, или С Легким паром»). Таривердиев был опять же чувствительно задет. На премьере «Вокзала…» Микаэлу казалось, будто все показывают в его сторону пальцами.
Впрочем, к началу 1980-ых он был надорван другой историей — менее катастрофичной и более масштабной.
Всесоюзная слава пришла к Таривердиеву, вместе с фильмом «Семнадцать мгновений весны». Песни оттуда стали государственным трендом и народу понравились.
Только все это не понравилось собратьям Таривердиева по Союзу композиторов. Распустились слухи, будто музычку Микаэл спер у Франсиса Лея, непосредственно из оскароносного фильма «История любви».
Таривердиев рассказывал:
«Вдруг мне говорят на радио: «Нам звонили из французского посольства, французы протестуют против этого фильма, потому что музыка «Семнадцати мгновений весны» содрана у композитора Лея, с его фильма «История любви»». Потом оказывается, что в музыкальный отдел студии Горького тоже звонили — то ли из французского посольства, то ли из Франции. Поначалу это было смешно, и я смеялся. А потом раздался звонок из Союза композиторов: «Приезжайте, пожалуйста». Я приезжаю. На столе секретарши Хренникова лежит телеграмма, в которой написано буквально следующее: «Поздравляю успехом моей музыки в вашем фильме. Франсис Лей».
Музыку Таривердиева опасались ставить на радио, изымали из телепрограмм. На встречах зрители интересовались, правда ли, что правительство заплатило сто тысяч гринов штрафа за украденную им музыку. Активизировались спецслужбы, умоляя дать зарубежным корреспондентам интервью о травле. В этом случае музыканту пришлось бы озаботиться выездом из страны навсегда, чего делать он не хотел, благо ему в СССР жилось неплохо.
Комитетчики тоже не собирались терять композитора лучшего фильма о разведчике. Подключился председатель «Совинфильма» Отар Тенейшвили, занимающийся вопросами авторских прав. Он устроил телеграмму от Франсиса Лея. Она пришла из Канн.
«Франсис Лей заявляет, что он никогда не посылал телеграмму в Союз композиторов в Москве».
Власть явно выступила на стороне композитора. То есть провокация исходила со стороны завистливых коллег. Таривердиев, никаких доказательств не приводя, подозревал в авторстве телеграммы Никиту Богословского. На мой взгляд, любитель розыгрышей Богословский был просто самой удобной мишенью. Легкомысленный живчик, часто не способный предвидеть результаты своих шуток, лучше, чем коварный завистник. То есть, в данном случае опять сработало желание Таривердиева видеть ситуацию мягче.
А вообще эта история сильно его надломила. Пожалуй, чересчур.
Таривердиев признавался:
«…если бы вы знали, как это было унизительно! Мне, которому всегда говорили — моя музыка может быть плохая или хорошая, но что у меня есть свой стиль, что моя музыка узнаваема мгновенно, — мне нужно отмываться, доказывать, что я не украл! А с каким удовольствием участвовали в этой истории мои коллеги! Как им было приятно! Более того, с тех пор очень долгое время на концертах в разных концах страны меня спрашивали: что это за история, была она или нет. Помню этот восторг: украл или не украл. И я перестал доверять им всем. В том числе и публике. Когда раньше я выходил на сцену, я всегда любил зал, где бы и какой бы он ни был. А теперь перестал его любить. Еще какие-то годы я выступал с концертами, выходил на сцену. Но вот это я всегда помнил. Помнил то любопытство, с которым смаковали подробности сплетен. Музыка интересовала меньше. Скандал — больше. Вот такая история. С тех пор не люблю публику»
Умер Таривердиев нестарым еще человеком (65 лет), перенеся несколько инфарктов, доказывая, что творцу необходима броня от жизни, абстрагирование, умение послать всех на три буквы, выпевая свои ноты.