«Вот таким голубым он и запомнился мне на всю жизнь». Как Рюрик Ивнев сказал о Есенине правду
19 февраля скончался переживший свое время литератор Рюрик Ивнев (1891-1981). Шестидесятниками Ивнев воспринимался мастодонтом, реликтом прошлой эпохи. Наиболее четко недоумение по поводу Ивнева выразил в стихотворении «Три поэта» Владимир Солоухин. Он вспомнил, как после революции Луначарский вызвал в Таврический дворец всех поэтов:
И вот призыв, подобие декрета.
Из тех, кто был поблизости и мог,
Пришли на зов всего лишь три поэта:
В. Маяковский, Рюрик Ивнев, Блок.
И дальше:
Их было трое. В круге этом узком
Звучал недолго благовестный стих.
Блок умер первым, ибо самым русским
И самым честным был он из троих.
…
Второй пытался встать на горло песне,
Что значит петь не сердцем, а умом.
Но час придёт, и выстрел сухо треснет,
Прощай, Москва – Гоморра и Содом!
Постигший бездну вовремя погибнет,
Возможность мук погибнет вместе с ним.
Я думаю, за что же Рюрик Ивнев
Особой казнью столько лет казним?..
Глядеть на всё. Ползут десятилетья.
Всё понимать. И помнить, черт возьми!
Россия. Блок. А эти… как их… эти…
Когда то были всё-таки людьми.
Он помнит – были. И Россия – тоже.
И сам он был, как если бы во сне.
Ползут десятилетия. О Боже,
За что печешь на медленном огне?
На деле, я полагаю, Ивнев не так чтобы мучился. Он изначально был человеком без центра, всегда старавшимся около центра держаться. Судите сами…
Приняв революцию 1905 года Миша Ковалев (так звали его в начале) сотрудничает с большевистской газетой «Звезда», но время на дворе модернистское и Миша Ковалев становится Рюриком Ивневым, входит в футуристическую группу «Мезонин поэзии» и присутствует на роковой свадьбе Ивана Игнатьева, после которой молодожен зарезался (СЫГРАТЬ СВАДЬБУ И ТУТ ЖЕ ЗАРЕЗАТЬСЯ). Сам Ивнев настолько проникается игрой в «разложение», что становится постоянным посетителем салона Михаила Кузмина, где собирались люди нетрадиционного сексуального толка. Потому двусмысленным выглядит с высоты наших дней пассаж из воспоминаний Рюрика о Есенине, когда описывая их первую встречу он замечает: «Всматриваюсь в подошедшего ко мне юношу: он тонкий, хрупкий, весь светящийся и как бы пронизанный голубизной. Вот таким голубым он и запомнился мне на всю жизнь».
Происходит революция и вчерашний декадент, разложенец с суицидальными мотивами в стихах, становится секретарем Луначарского. Модернизм, однако, не вполне отставлен в сторону, Рюрик входит в группу имажинистов. Один из его стихотворных сборников составляет лично Есенин.
Ивнев вовремя спрыгнул с политического корабля заняв место спецкора журнала «Огонек». В качестве корреспондента исколесил весь земной шар. Стихи не забросил, сочинял романы, издавался обильно до самого конца.
Пробовал себя и в актерском ремесле. В 1938 сыграл Керенского в фильме Чиаурели «Великое зарево».
Итог?
Почти забвение. Все-таки у Ивнева не было достойной фишки, дабы поразить современников и потомков. Правильное чистописание. Добродушие ко всем на свете. Желание все видеть и знать, при этом проникая не глубоко, скользя по поверхности.
Самое ценное в наследии Ивнева мемуарная часть и хотя Ивнев декларирует, что главное для него правда образа, именно правды образа порой резко не хватает ему.
Судить об этом можно по мемуарам о Есенине (Есенин), где Ивнев поставил перед собой задачу дать облагороженный портретик поэта, словно забыв, что именно писал о нем когда-то.
Но история сохранила не только мемуары Ивнева, но и роман его «Богема».
Скажем сразу, что Ивнев и Есенин дружили, посвящали друг другу стихи, но… Если посмотреть на ближний круг Сергея Александровича выяснится, что дружил без ссор он только с теми поэтами, которые не могли составить ему конкуренцию. Хорошие отношения были с Казиным, Грузиновым, Наседкиным. Плохие, или настороженные с Пастернаком (КАК ДРАЛИСЬ ПАСТЕРНАК И ЕСЕНИН), Мандельштамом («А вы, Осип Эмильевич, пишете пла-а-хие стихи!». Есенин VS. Мандельштам), Ахматовой (За что Ахматова не любила Есенина), Цветаевой (ПОЧЕМУ ЦВЕТАЕВА ЗАВИДОВАЛА ЕСЕНИНУ), Гумилевым, Маяковским.
Рисуя взвешенными словесами есенинский портрет, Ивнев, кроме всего прочего, решал задачу обелить Есенина от пьянства в период имажинизма. У него до сих пор была на памяти статья Бориса Лавренева «Казненный дегенератами» выносящая приговор Мариенгофу, Шершеневичу, Ивневу с рефреном «Вы и убили-с».
Потому Ивнев настаивает:
«Несомненно, что и пристрастие к алкоголю зародилось в нем не в рязанской избе, не в Петрограде 1915–1917 годов, не в Москве 1918–1919 годов. Все это время, начиная с Петрограда (с небольшим перерывом), я часто встречался с ним и знаю хорошо и точно, что он был равнодушен к вину».
Еще раз, — Ивнев словно забыл свой мемуарный роман «Богема», действие которого происходит как раз в Москве 1918-1919 годов. Каким там появляется Есенин?
«В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появился молодой человек лет двадцати четырех, красивый, хорошо сложенный, безупречно одетый. По тому, как он щурил серые лукавые глаза и как держался на ногах, было видно, что он если не пьян, то, во всяком случае, и не трезв».
Дальше следует длинная сцена есенинской гулянки, где поэт предстает хамоватым парнем без внутренней культуры.
Чего-то Ивнев в Есенине угадал. Ему принадлежит наиболее приближенная к реальности характеристика Сергея Александровича. По сюжету «Богемы» Есенин просыпается с похмелья в чужом доме и…
«Он вытянулся на чужой кровати, точно это была его собственная. Приятно хрустнули кости. Солнечные лучи, красные от алого шелка, освещали его красивое лицо и удивительно белые (теперь казавшиеся розовыми) руки. Что только он не выделывал с собой! И все же здоровье и молодость покрывали его грехи. Он чувствовал, что ему хорошо. Не все ли равно почему. Он не любил анализа, да и к чему это может привести? Предположим, он выяснит, что причина хорошего настроения в том, что у него прекрасный аппетит и отличное пищеварение, разве от этого изменится природа его настроения? Нет. Огорчение? Горечь? Боль? Он их не знает. Разве он виноват, что не может чувствовать боль, когда больно ему лично, физически, или когда ущемлено его самолюбие, или когда восторг, вызываемый его стихами, не так пылок, как хотелось. Но этого нет, физической боли он не чувствовал почти никогда. Он здоров, самолюбие его удовлетворено, восторг от его стихов неподдельный, искренний, число поклонников таланта растет с каждым днем.
…
Положа руку на сердце, можно сказать, что в политике он абсолютный невежда. Правда, когда-то, до революции, когда начинал литературную карьеру, писал о родине и любви к ней, но ведь, по правде говоря, для него родина была не чем иным, как своим собственным «я». Он знал только себя, любил только себя. Весь остальной мир воспринимал смутно, в неясных сумеречных очертаниях, и через призму своего «я». Он начал петь о русских полях и церквах, публика восхищалась, стихи печатались, его имя произносилось с любовью, он стал петь еще звонче, как бы торопясь оплатить векселя славы».
«Богема» не бог весть какое произведение, это не роман, а конспект романа (причем, непонятно, считал ли сам автор его законченным). Но во всем что касается Есенина «Богема» честнее приглаженных ивневских мемуаров. Вот, например, как там рассказана история общения Есенина с Троцким. Сразу становится понятно, сколь много пуха накидывал Сергей Александрович, рассуждая о своей близости к властям предержащим.
«— Тсс, вот, кажется, он, — прошептал Сергей, кидаясь к поднимавшемуся по лестнице плотному человеку в пиджаке, из-под которого выглядывала желтая чесучовая рубаха.
— Здравствуйте, товарищ Троцкий, — заулыбался Есенин.
Лев Давидович посмотрел равнодушными глазами и, слегка кивнув, прошел мимо. Сергей почесал затылок.
— Вот черт, не узнал, а ведь вместе пьянствовали в прошлом году…»
Ивнев дожил до 90 лет. Последнее стихотворение написал за пару часов до смерти.
Мемуары сохранились от него.
От многих и этого не останется.