Литература

СТУКАЧ

29 марта умер Яков Эльсберг (1901-1976), которого при жизни называли журналистом, ученым, редактором, литературоведом, критиком, но в истории сохранилось более точное его определение – стукач.

Судьба Эльсберга это предупреждение всем крыскам, как бы вы не изощрялись, а истинное ваше лицо время выявит безжалостно.

Чаще всего стучит воинствующая бездарь, которой по-другому просто не утвердиться. Иногда на эмоциях заносит человека даровитого, который не смог вовремя сориентироваться в информации, придал ей неверное толкование и накосячил. 

Эльсберг ни тот случай, ни другой. Бездарным его назвать сложно, — Эльсберг был хороший организатор. Информацию, к нему поступающую оценивал также верно, пожалуй, даже без эмоций.

К стукачеству его привело желание хорошо жить.

И оно понятно, — Эльсберг с детства плавал в роскоши, не привыкнув себе в чем-то отказывать. Его мама – зубной техник – делала все, чтобы сыночка модно одевался и вкусно кушал. 

В литературу Эльсберг вошел, склепав книжку о футуристах. Одна из его работ понравилась Луначарскому и двадцатилетний парень очнулся в кресле директора издательства «Круг». Карьера развивалась на фоне НЭПа, с его ресторациями, синематографами, чарльстонами. Они-то начинающего литературоведа и подвели.

Мальчику хотелось шика. Деньги лежали под рукой. Перепутав государственный карман с собственным, Эльсберг стибрил из кассы издательства внушительную сумму, которую спустил на вино, женщин и бега.

Посадили его, конечно.

Выслали на Ленские прииски. 

Свободу Эльсберг купил книжкой «Во внутренней тюрьме ГПУ (Наблюдения арестованного)», где высмеял случайных попутчиков по нарам, — эсеров да меньшевиков. Писателя выпустили досрочно.

Но, книжкой дело не ограничилось. Отныне и навек Эльсберг ходил под колпаком могущественной организации. 

Насколько опасны были тогдашние занятия литературой видно по антраша Эльсберга. Этот аккуратный и напуганный человек постоянно попадал под расстрельные статьи. Выйдя из тюрьмы, Эльсберг сходится с влиятельнейшей группировкой РАПП, но РАПП разгоняют и лидера загонщиков Леопольда Авербаха расстреливают. Эльсберг занимает пост секретаря Льва Каменева, но и Каменева ставят к стенке. Эльсберг хвалит в печати Пильняка и Бабеля, а это тоже, оказывается, враги. 

На Бабеля Эльсбергу пришлось давать показания, способствуя его аресту. 

И не только на Бабеля.

БАБЕЛЬ
БАБЕЛЬ

Особо пикантно получилось у Эльсберга с историком Евгением Штейнбергом. Прямо достоевская композиция. 

Эльсберг был другом семьи. Дочка Штейнбергов с коленей дяди Якова не слезала. Когда же Штейнберга посадили, он смог предупредить жену о доносчике, шепнув на свидании: «Яков!». 

Но женщина уже и сама догадалась. Боясь ареста, она сплавила на хранение Эльсбергу рукописи мужа, которые во время допроса увидела на столе следователя.

И что же?

Эльсберг по-прежнему играл в друга семьи, навещая жену сидевшего и его дочку. Приносил конфеты, помогал деньгами. Женщина его принимала, думая о дочери. Ведь если посадят, то… 

Эльсберг вел поистине двойственную жизнь. 

Он выбился в крупные по советским меркам ученые, занимаясь Щедриным и Герценом. За книжку о последнем получил Сталинскую премию. В 1953 стал научным сотрудником ИМЛИ. В 1956 занял там пост руководителя Отдела теории. 

Самый впечатляющий портрет стукача оставил переводчик Николай Любимов:

«Бонвиванство было написано на его округлых щеках, сквозило в плотоядных движениях его губ, – когда Эльсберг говорил, казалось, что он одними передними зубами жует сочную грушу и боится, как бы сок не потек на подбородок, – в его циничной усмешке: усмехались у него только губы и щеки, а глаза оставались серьезными. Взгляд у этого человека был сложным. Это взгляд матерого зверя – зверя, высматривающего добычу, уверенного в силе своей хватки и в то же время зверя пуганого, зверя травленого, зверя, которому все еще чудится засада. … Он приволакивал одну ногу, и этот его физический недостаток тоже придавал ему сходство с хищником. Когда он шел по Кузнецкому мосту, казалось, что это зверь пробирается, крадется в лесной чащобе по каким-то своим звериным делам».

С оттепелью жертвы Эльсберга вернулись, откуда не возвращаются, дабы посмотреть ему в глаза. Эти взгляды Яков встречал спокойно. 

Например, историк западной литературы Леонид Пинский столкнулся с тем, что для реабилитации требуется письменный отказ Эльсберга от лживых показаний. Эльсберг быстренько сей отказ сварганил, на удивление Пинского цинично заметив: «Тогда требовалось одно, а теперь другое». 

В итоге Штейнберг, Пинский, литературовед Сергей Макашин накатали в партком Союза Писателей письмо с требованием публичного осуждения Эльсберга. Параллельно подала заявление вдова драматурга Михаила Левидова.

В свое оправдание Эльсберг говорил, что его допросами дела не открывались, а завершались. То есть, он только вынужденно подтверждал, что следствию и так было известно. И вообще у него были благие намерения: он хотел предупредить роковые ошибки сползания в антисоветчину. Ну и «тогда требовалось одно, а теперь другое» тоже в ход пошло.

Персональное дело Эльсберга разбиралось 27 февраля 1962 года. Стукача исключили из Союза писателей. 

Эльсберг подал аппеляцию и через год его тихонько восстановили.

Но история-то свой вердикт вынесла.

В «Краткой Литературной Энциклопедии» статья об Эльсберге опубликована под говорящей подписью Г. П. Уткин.

Все его работы справедливо забыты. 

И в истории сей жалкий негодяй остался только как автор доносов и показаний, заточивших в тюрьму не один десяток порядочных людей.

Похожие статьи

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *


Срок проверки reCAPTCHA истек. Перезагрузите страницу.

Кнопка «Наверх»