ПОЧЕМУ СТАНИСЛАВ ЛЕМ НЕ ПРИНЯЛ ЭКРАНИЗАЦИЮ «СОЛЯРИСА» АНДРЕЯ ТАРКОВСКОГО
12 сентября родился Станислав Лем (1921-2006), польский писатель-фантаст, который узнал, что такое слава в СССР, где его носили на руках.
Его и экранизировали на советских студиях, вызывая у Лема раздражение. Особенно не глянулась писателю экранизация романа «Солярис», предпринятая Андреем Тарковским.
Вот об этом и поговорим.
Замысел экранизации вынашивался Тарковским дольше, нежели это принято думать. Уже в 1965 году Аркадий Стругацкий, сопровождающий Лема в поездке по СССР, упоминает в письме брату Борису, что «Солярис» будет ставить Тарковский. В конце 1965 «Мосфильм» заключил с Лемом договор на экранизацию. Писатель дал интервью «Советскому экрану», где говорил, что решился подписать договор только узнав о кандидатуре Тарковского. Думаю, здесь была вежливая фигура речи, поскольку, как выяснится позже, ни одного фильма Тарковского Лем не видел и смотреть не собирался. Об экранизации он сказал: «Пока ясно лишь одно: фильм будет черно-белым. Мы оба убежденные противники цвета в кино» (не срослось, картина вышла в цвете).
Взявший интервью у Лема критик Мирон Черненко выдвинул оптимистические сроки выхода фильма на экран: «Весной Тарковский заканчивает «Рублева», летом начнется режиссерская разработка новой картины. А через год-полтора на наших экранах появится мыслящий океан неизвестной планеты…«
В реальности фильм увидел свет только через шесть лет, в 1972.
Пока Тарковский продолжал эпопею сдачи фрески «Андрей Рублев», телеспектакль по «Солярису» выпустил Борис Ниренбург (1968). Криса Кельвина играл Василий Лановой, а Снаута Владимир Этуш. Эта работа прошла незамеченной.
Заметим, что Тарковский познакомился с романом не в оригинале, а в обкорнанном цензурой переводе (первым делом были изъяты философские рассуждения героев). Переводчик Дмитрий Брускин вынужденно пошел на сокращения, ибо в противном случае текст осел бы у него в столе, а не на страницах журнала «Звезда».
То есть, Тарковского не очень интересовал исходный материал Лема, он собирался делать свое кино, а не буквальную экранизацию литературного произведения. К фантастике режиссер был равнодушен, вычитывая в «Солярисе» не историю о контакте с внеземными цивилизациями, а моральный конфликт ответственности за свои поступки. Взяв в соавторы Фридриха Горенштейна, он перелопатил роман в сценарий, обогатив (Лем считал, — испортив) его сценами прощания главного героя с землей и отчим домом.
В октябре 1969 года Лем снова приехал в СССР. Встречу его и Тарковского организовывала группа писателей-фантастов. Сам Тарковский в ней необходимости не видел, но этого требовала простая вежливость. На встречу в гостиницу «Пекин» он пришел с художественным редактором своих фильмов Лазарем Лазаревым.
Лазарев оставил воспоминания, полные недоумения, — почему Лем встретил их так холодно, серьезно, напыщенно. В поисках причин он гадал на людской гуще: «Встреча с Лемом организовывалась через каких-то литераторов, причастных к миру научной фантастики. Может быть, они не очень лестно отрекомендовали Тарковского — допускаю это, потому что встретил он нас недружелюбно и разговаривал почти все время очень высокомерно».
Много позже Лазарев догадался, что если для них Лем был звездой, то для Лема — Тарковский один из безликой массы режиссеров. Фильмов он его не видел, и смотреть не собирался, сославшись на нехватку времени. Размышления Тарковского о том как делать «Солярис» были встречены автором в штыки. Лем, чье сотрудничество с телевидением и кинематографом протекало с набитыми шишками авторского самолюбия, отрезал — в книге все есть и незачем ее дополнять. В итоге он благословил Тарковского на переделки, придав благословению отрицательный смысл: делай, мол, как хочешь, все равно ерунда получится.
Когда именно возник прямой конфликт, о котором рассказывает Лем, неясно.
«Солярис» — это книга, из-за которой мы здорово поругались с Тарковским. Я просидел шесть недель в Москве, пока мы спорили о том, как делать фильм, потом обозвал его дураком и уехал домой… Тарковский в фильме хотел показать, что космос очень противен и неприятен, а вот на Земле — прекрасно. Но я-то писал и думал совсем наоборот».
В апреле 1970 года Лем направил на «Мосфильм» письмо, где сетовал, что сценарий «Соляриса» ушел от книжного оригинала, введено большое количество персонажей и происшествий, которых в романе нет. Но главное, сменилась проблематика.
«Я доказывал тогда А. Тарковскому, что он, наверно неумышленно, …свёл вопросы познавательных и этических противоречий к мелодрамату семейных ссор (их-то и в помине нет в романе)»
Как известно, фильм вышел не таким, каким его видел Лем, а каким замыслил Тарковский. «Солярис» стал обладателем специального Гран-при жюри Каннского фестиваля. Лем фильм даже не досмотрел. Когда картину в 1974 году показывали по польскому телевидению он, по его собственному признанию, не выдержав, выключил телевизор после первой серии.
Спустя десять лет (в 1984) Лем дал пространное интервью, где, наконец, претензии были сформулированы внятно и было ясно, что картину Тарковского он, наконец, высидел до конца:
«Во-первых, мне бы хотелось увидеть планету Солярис, но, к сожалению, режиссёр лишил меня этой возможности, так как снял камерный фильм. А во-вторых (и это я сказал Тарковскому во время одной из ссор), он снял совсем не «Солярис», а «Преступление и наказание». Ведь из фильма следует только то, что этот паскудный Кельвин довёл бедную Хари до самоубийства, а потом по этой причине терзался угрызениями совести, которые усиливались её появлением, причём появлением в обстоятельствах странных и непонятных. …
А совсем уж ужасным было то, что Тарковский ввёл в фильм родителей Кельвина, и даже какую-то его тётю, а прежде всего — мать, а «мать» — это «Россия», «Родина», «Земля». Это меня уже порядочно рассердило. Были мы в тот момент как две лошади, которые тянут одну телегу в разные стороны… …У меня Кельвин решает остаться на планете без какой-либо надежды, а Тарковский создал картину, в которой появляется какой-то остров, а на нём домик. И когда я слышу о домике и острове, то чуть ли не выхожу из себя от возмущения».
В итоге Лем если не свыкся с фильмом, то признал гениальность Тарковского.
«Тарковский напоминает мне поручика эпохи Тургенева — он очень симпатичный и ужасно обаятельный, но в то же время всё видит по-своему и практически неуловим. Его никогда нельзя «догнать», так как он всегда где-то в другом месте. Ну, он такой есть. Когда я это понял, то успокоился. Этого режиссёра нельзя переделать, и, прежде всего, ему ничего нельзя втолковать, потому что он в любом случае всё переделает «по-своему».
А уж когда в 2002 вышла версия «Соляриса» Стивена Содерберга Лем, обозвав голливудского любимчика «болваном», признал, что после просмотра «…я понял, что Тарковский сделал совсем неплохой «Солярис».