Главным литературным антагонистом Есенина считается Маяковский, но это скорее недоразумение, которое оба не смогли уладить. Дележка эстрадного трона, борьба за слушателя и читателя делала поэтов непримиримыми.
Вообще антагонистов среди литературной братии у Есенина насчитывалось пруд пруди. Сказавший о нем хорошие слова после смерти Пастернак при жизни сошелся с Сергеем Александровичем в рукопашной. Цветаева и Мандельштам умудрялись сочетать восхищение отдельными строчками Есенина с критикой. Бунин шалел злобой при одном упоминании Есенина (как и Маяковского, впрочем).
Самым непримиримым противником «златокудрого Леля» выступила Анна Андреевна Ахматова. Ей Есенин не давал покоя до конца долгой жизни.
При этом лично Ахматовой Сергей Александрович ничего плохого не сделал. Они и виделись-то всего пару раз.
Есенин ей просто активно не нравился.
Личное знакомство Есенина с поэтессой состоялось 25 декабря 1915 года, и знакомство это можно счесть неудачным. Ахматова была прославлена на всю Россию, Есенин же только набирал обороты популярности — его сборник «Радуница» готовился к выходу.
К Ахматовой и Гумилеву Есенина привел его тогдашний наперсник Клюев. О чем уж они там говорили, бог весть, но Есенин ушел явно разочарованный. На вопрос знакомой, как ему понравилась Ахматова, ответил: «Она совсем не такая, какой представлялась мне по стихам».
Ахматова же вспомнила их первую встречу много позже, в разговоре с Павлом Лукницким.
«Разговор перешел к теме об С. Есенине. АА бесконечно возмущалась его поведением, его хамством. Когда я стал объяснять его поступки, АА решительно сказала мне, что есть вещи, которых не только оправдывать, но и понимать и объяснять нельзя. Что поведение Есенина не требует никаких объяснений, и что АА не понимает его и не желает понимать. В самых резких, в самых непреклонных тонах АА говорила. Сказала, что это вовсе не «врожденное» (как пытался я объяснить) хамство. Она отлично помнит, как С. Есенин был у них в Царском Селе, сидел на кончике стула, робко читал стихи и говорил «мерси-ти»…
После знакомства поэт и поэтесса сталкивались на каких-то мероприятиях, пока Есенин плотно не перебрался в Москву. Ахматова осталась в Петербурге.
Если прежде она относилась к Есенину с равнодушием, то московская его слава скандалиста рафинированной Анне Андреевне понравиться не могла. Она стала воспринимать Сергея Александровича, как самородка, чьи мозги не омыты культурой.
Верный Лепорелло Ахматовой, записывающий на протяжении ряда лет каждое ее слово, Павел Лукницкий зафиксировал:
«Говорили о С. Есенине — приблизительно в таких выражениях: «Сначала, когда он был имажинистом, нельзя было раскусить, потому что это было новаторство. А потом, когда он просто стал писать стихи, сразу стало видно, что он плохой поэт. Он местами совершенно неграмотен. Я не понимаю, почему так раздули его. В нем ничего нет — совсем небольшой поэт. Иногда еще в нем есть задор, но какой пошлый!».
«Он был хорошенький мальчик раньше, а теперь — его физиономия! Пошлость. Ни одной мысли не видно… И потом такая черная злоба. Зависть. Он всем завидует… Врет на всех, — он ни одного имени не может спокойно произнести…»
Описывая облик Есенина, АА произнесла слово: «гостинодворский»…
Еще одна встреча состоялась 19 июля 1924 года. Вернувшийся из-за границы Есенин развозил сборник «Москва кабацкая» по нужным людям. Заглянул и к Ахматовой, опять взяв в спутники Клюева и еще Эрлиха с Иваном Приблудным.
Дадим опять слово Лукницкому:
«…заговорили об Есенине и о том, как Есенин с Клюевым, И. Приблудиным и еще одним имажинистом пьяные пришли к ней в 1924 году (в июле 1924 г.) на Фонтанку, 2. Подробно АА мне уже все рассказывала. А сегодня говорила, что Приблудный и другой имажинист ушли раньше, Клюев с Есениным остались, но Клюев был так пьян, что заснул, разлегшись поперек кровати. Есенин же, оставшись наедине с АА (ибо Клюев спал), стал вести себя гораздо тише, перестал хулиганить, а заговорил просто, по-человечески. В разговоре ругал власть, ругал всех и вся… Потом разбудил Клюева и ушел. Это — единственная встреча АА с Есениным. АА отнеслась к ней как к обычному хулиганству и московскому хамству… Характерно не это. Характерно, что дня через два АА, идя по Моховой (или в Летнем саду), встретила Есенина, шедшего с несколькими имажинистами. Есенин, увидев АА, нарочито громко сказал своим спутникам что-то нелестное по адресу АА и прошел мимо, поклонившись с вызывающим видом и приложив к цилиндру два пальца. Из того, что, оставшись прошлый раз наедине с нею, Есенин не хулиганил, а говорил просто и достаточно (для Есенина) вежливо, а здесь (совершенно явно для того, чтобы показать свое хулиганство по отношению к Анне Ахматовой товарищам) схулиганил, АА поняла, что хулиганство Есенина нарочитое, выдуманное, напускное и делается для публики. И вот это утвердило окончательно ее отрицательное отношение к Есенину».
Смерть нелюбимого ею поэта Ахматову потрясла. «Он страшно жил и страшно умер», — сказала она.
Что ж, прошло десятилетие, и Ахматова вернулась к фигуре Есенина, продолжая покойного чехвостить. Поскольку Лукницкий от нее отошел, честь выслушивать претензии перешла к Лидии Корнеевне Чуковской.
21 марта 1940 года Анна Андреевна сказала:
«Я только что его перечла. Очень плохо, очень однообразно, и напомнило мне нэповскую квартиру: еще висят иконы, но уже тесно, и кто-то пьет и изливает свои чувства в присутствии посторонних. …все время – пьяная последняя правда, все переливается через край, хотя и переливаться-то, собственно, нечему. Тема одна-единственная – вот и у Браунинга была одна тема, но он ею виртуозно владел, а тут – какая же виртуозность? Впрочем, когда я читаю другие стихи, я думаю, что я к Есенину несправедлива. У них, бедных, и одной темы нет».
И все-таки что-то заставляло ее возвращаться к стихам Сергея.
Запись Чуковской от 15 мая 1954 года:
«– Вы давно не перечитывали? Я перечла. Не люблю по-прежнему. Но понимаю, что это сильно действующая теноровая партия. Известному кругу людей он заменил Надсона.
…
-А как вы думаете, – спросила я, – если бы он не погиб, быть может, и выработался бы из него настоящий поэт? Ведь было же в нем что-то? перестал бы перепевать Блока – перекладывать блоковский оркестр на одну струну – съехал бы со своей единственной темы…
– Не знаю. Не думаю, – ответила Анна Андреевна. – Слишком уж он был занят собой. Одним собой. Даже женщины его не интересовали нисколько. Его занимало одно – как ему лучше носить чуб: на правую сторону или на левую сторону?»
Как видим, Ахматову коробили не столько есенинские вирши, сколько характер поэта в них отразившийся: самовлюбленность, капризность, желание, чтобы тебя гладили по головке. Женское начало, в общем.
Но не будем забывать, какими стихами отреагировала Ахматова на есенинскую смерть. Она таки воздала ему должное, как Поэт – Поэту.
Так просто можно жизнь покинуть эту,
Бездумно и безвольно догореть.
Но не дано Российскому поэту
Такою светлой смертью умереть.
Всего верней свинец душе крылатой
Небесные откроет рубежи,
Иль хриплый ужас лапою косматой
Из сердца, как из губки, выжмет жизнь.
