«Шпаликов отнесся к известию об этом самоубийстве равнодушно…» Легенда о гении Володе Китайском
6 сентября родился Геннадий Шпаликов (1937-1974), сценарист милостью божьей, дудка «оттепели».
О нем мы уже, было дело, говорили.
Сегодня же поговорим о некоем Володе Китайском (1936-1961), который собирался ставить по сценарию Шпаликова свой первый фильм да вдруг взял и повесился.
Китайский остался в памяти оттепельного поколения золотой молодежи. О нем мимоходом обмолвились Александр Митта, Савва Кулиш, Юлий Файт, Наталья Рязанцева. Все они ставили Китайского выше ладно бы себя (тут могли сработать соображения элементарной скромности), но и однокурсников Китайского Шукшина с Тарковским расценивали ниже рано ушедшего паренька Володи.
Детство Китайского выпало на годы войны. Отец-якут сгинул на фронте, мать тоже покинула бренный мир. Какое-то время Володя находился на попечении бабушки-цыганки, а потом очутился в приюте.
Во ВГИК он приехал из Новочеркасска и прошел конкурс в режиссерскую мастерскую Михаила Ромма. Это была легендарная мастерская, давшая миру Тарковского и Шукшина. Главенствовал там Китайский, который был младше Тарковского на четыре года, а Шукшина на семь лет.
Александр Митта говорил:
«У Володи рождались гениальные идеи буквально каждый день. Мы все — Тарковский, я и Шукшин — чувствовали себя рядом с ним никем. А в своих первых фильмах использовали все, что мы слышали от Китайского. Даже амбициозный Тарковский говорил, что Китайский — гений, и ему до него как до луны».
Савва Кулиш вторил:
«Все зарождавшееся новое кино было освещено именем Володи. Андрей Тарковский вышел из-под его влияния только на «Солярисе».
Если Китайский был гениален, то в опубликованной части его наследия эта гениальность не прослеживается, зато виден юношеский максимализм, одиночество, нестабильная психика. Проходя практику на фильме «Дама с собачкой», Володя влюбился в художницу по костюмам Беллу Маневич, которая была старше на четырнадцать лет. Его письма к ней опубликованы Александром Поздняковым.
Вот характерные выдержки оттуда:
1. «Как славно, что у меня сегодня хорошее настроение! Я ведь неврастеник, право! …Когда-то это, видимо, кончится весьма печально… мне просто необходимо выплакаться, иначе ой как худо мне будет! Тяжко очень, как никогда в жизни. И очень долго тяжко, и вдруг мне все-таки не выдержать?»
2. «Я молоденький и сразу узнал все то, что мог бы узнать за целую жизнь. И мне страшно оттого, что я нищ. Да! Я не жалел чувств, и вот, их уже нет. Значит, остались воспоминания и сегодняшняя мерзость».
3. «Мне не верится в мое счастье. Это – давно. Неважно, в какой день это началось. Да и не помню я дня.
Итак, вот. Но мне отвратительно сознание того, что всем, решительно всем, понятна проклятая моя несчастливость! Я не умею переносить стыд. Изо всех сил хочу казаться счастливым. Большего мне не надо!.. Безумно хочу, чтобы моему счастью завидовали, чтобы оно било в нос!.. Настоящего же ничего не хочу!»
Шпаликов примерно в том же возрасте пишет ироничную зарисовку «Человек умер», где рассчитывает реакцию на свою смерть однокурсников, а Китайский исповедуется в письмах к Маневич:
«Недавно хоронили у нас педагога В. Б. Нижнего. Ну, хоронили, как все хоронят: мужчины скорбно ковыряют глазами пол, близкие плачут, женщины приготовили платочки… Выступают ораторы.
Обращается к умершему студент, называет его на «ты», и чувствуется, как ему неудобно это, как хочется сказать «вы»…
– Спи, дорогой Владимир Борисыч…
Меня, каюсь, передернуло. Я ведь тоже к несчастью – Владимир Борисович. Как же это так?
А слова падают – глухо, поодиночке, как первые комья! И, кажется, что падают они на лицо, что пыль пролезает в ноздри…
Хочется чихнуть, а – нельзя… Я ведь мертв, мертвым чихать не полагается!
– Спи, дорогой Владимир Борисыч!..
Вот чертовщинка».
Так, а что у нас с творчеством?
Много на склоне лет путавший Савва Кулиш утверждает, что он снимал как оператор диплом Китайского — экранизацию пьесы Ремарка «Последняя остановка» (фильм назывался «Из пепла»). Дипломом эта короткометражка 1958 года быть никак не могла, а на «Кинопоиске» режиссером ее назначается Гельмут Дзюба, Китайский представлен лишь как сценарист.
Свой карт-бланш Китайский получит только в 1960, когда его, Шукшина, Митту и Тарковского пригласят ставить дипломные проекты на «Мосфильм». Шукшин сделает там «Из Лебяжьего сообщают…», Тарковский – «Каток и скрипку», Китайский же, скооперировавшись с тем самым однокурсником Гельмутом Дзюбой, пробьет постановку полного метра.
Да какого! Сценарий Геннадия Шпаликова «Причал» поражал поэтичностью. Это в принципе был сценарий режиссера, его следовало лишь аккуратно перенести на экран, не потеряв очарования первоисточника. Пересказывать сюжет бессымысленно, ибо как пересказать стихотворение? Относившийся к себе куда как взыскательно Шпаликов проговаривается в одном из писем: «Почти все, что я делал, я немедленно вычеркивал из сознания, кроме нескольких кусков «Причала». А ведь в его активе «Я шагаю по Москве» и «Я родом из детства», «Долгая счастливая жизнь», «Застава Ильича».
В главной роли Китайский видел Людмилу Абрамову и здесь вырисовывался еще один аспект трагедии – обреченное чувство провинциального бесприданника и девочки из обеспеченной московской семьи. Неизвестно, отказалась ли Абрамова от съемок сама, или не прошла худсовет. Какое-то время Китайский надеялся, что ему ответит согласием работать Марина Влади, потом возникла кандидатура Марианны Вертинской, Шпаликов ратовал за Светлану Светличную.
Но в общем к окончанию подготовительного периода главной героини не было, поскольку Светличная не устроила студию.
Да еще климат вмешался.
Действие «Причала» происходило на московских центральных улицах в летнюю ясную погоду, когда «бывает все на свете хорошо», а дождь даже не предусматривается. К концу же подготовительного периода, в августе, стало ясно, — лето вышло дождливое, сплошь облачное, просвета не наблюдается, синоптики дают пессимистичные прогнозы, не стоит даже начинать. «Причал» заморозили, группу расформировали.
Еще вчера Китайский ходил кум королю и вот опять очутился без перспектив. На «Мосфильме» его перекидывали из группы в группу ассистентом. Плюсуйте сюда бытовые проблемы – из ВГИКовского общежития Китайского, как закончившего обучение, выгоняли, а другого угла в Москве у него просто не было. Да и неудачный роман с Абрамовой нервы трепал.
Александр Митта говорил:
«И он до ушей нахлебался мосфильмовской прозы, попал в глубокий стресс и кризис. Я, помню, говорил ему: «Принимай это. Это твоя среда на всю жизнь». Я, помню, он отвечал: «Я не могу это принять, а ничего другого у меня нет». Его месяц за месяцем обманывали, запуск переносился, и когда, наконец, через полтора года появился приказ о начале работы по фильму, у него не оказалось сил.
… У него не было запаса прочности, включающего в себя не только мужество и волю, но и горькую трезвость, некоторый цинизм и веру в то, что так или иначе, все можно преодолеть»
Самоубийство Китайский обставил театрально. Сел на электричку, приехал в лес под Загорском, достал из чемоданчика чистое белье, переоделся и пошел к осине с веревкой в руках.
Александра Гордона, с которым Китайский вел долгие разговоры о Христе и предательстве Иуды поразил именно антураж – Иуда ведь тоже на осине повесился.
Интересна реакция Шпаликова.
По свидетельству Натальи Рязанцевой:
«Шпаликов отнесся к известию об этом самоубийстве равнодушно, и я удивилась. Он вообще об этом говорить не хотел, он плохо относился к самоубийцам».
Также Шпаликов плохо относился к пьяницам, сурово осуждая в дневнике не просто самоубийство Фадеева, а самоубийство допущенное, по его мнению, в результате пьяного разложения.
Увы, финал Шпаликова был также горек, как у Китайского и Фадеева. Геннадий тоже повесился, а перед этим на протяжении многих лет старательно убивал организм алкоголем.
Напоследок приведу одно из стихотворений Китайского.
Прощай, моя любовь, прощай.
Меня настиг счастливый ветер.
Весёлый и довольный край
Я в дымке призрачной приметил.
Пора. Подъемлют паруса,
Ещё толпятся пассажиры,
И к нам доносят голоса́
Из оставляемого мира.
Но мне уже не различить,
Не отличить тебя от прочих.
Когда потеряны ключи,
что толку в множестве цепочек!
Прощай теперь на много лет.
Прощай. Люби свою свободу.
И в отшатнувшуюся воду
Я свой роняю амулет.
