18 ноября покончил с собой поэт Алексей Лозина-Лозинский (1886-1916), творивший под псевдонимом Любяр.
Серебряный век, породив массу культурных течений имел и теневые стороны. Вдруг как-то слишком много развелось неврастеников, морфинистов, самоубийц. В России стало модным не жить.
Так бывает, если страна застывает перед пропастью и возникает контраст с сытой, внешне благополучной жизнью, которая перестает устраивать. Продержись тот же Любяр, будем называть его так, еще годок и всю бы декадентскую дурь выдуло бы у него ноябрьским ветром, заставив бороться не за метафизическое существование, а за кусман полынного хлеба.
Глядишь и выжил бы…
Но это лишь предположение, а вообще Любяр всю жизнь подчинил тому, чтобы двигаться к смерти.
Его старший брат Владимир, шедший по церковной стезе и в 2000 году причисленный к Лику Святых Русской Православной Церкви, вспоминает:
«Рос мой брат тихим и сосредоточенным ребенком, как будто вне мира сего, так что еще кормилица называла его «унывненький».
В семь лет ребенок упал в пруд. А когда его вытащили и спросили, — боялся ли он?, — ответил: «Я только думал, куда я попаду, — в рай или чистилище».
Юность Любяра пришлась на годы революции 1905 года. Закончив гимназию, он поступил в Петербургский университет, откуда его вышибли за участие в студенческих беспорядках.
Любяра три раза арестовывали. Один раз он сидел в доме предварительного заключения, один раз в «Крестах» и еще раз в пересыльной тюрьме.
Тюрьма шла Любяру на пользу. Под арестом он, по крайней мере, не занимался самокопанием.
Причины для меланхолии у него имелись. В 19 лет парень стал инвалидом.
Роковое событие случилось 6 августа 1905 года. За неделю до того Любяр, собираясь отдохнуть к товарищу, взял с собой охотничье ружье. Учитывая близорукость, рассеянность и то, что он никогда прежде не охотился…
6 августа, положив заряженное ружье поперек лодки, Любяр начал сталкивать ее в воду. Произошел выстрел и весь заряд пришелся Любяру под колено. Пока раненого доставили в город, а удалось это только через два дня, началась гангрена. Правую ногу пришлось ампутировать.
Любяру сделали протез, он научился ходить почти не хромая, потом обходился даже без палки.
С душой было посложнее. Любяр получил мощную психологическую травму. Он начал развивать немудренную философию, что в жизни нет смысла, благо смерть все аннулирует.
А тут еще цыганка нагадала, что «в нем будет три пули и он не проживет до 30 лет».
И ведь все сбылось.
Первой книгой Любяра стал памфлет, продиктованный поражением русской революции. Назывался он «Смерть призраков» и рассказывал, как студенчество проиграло реакции. Полиция быстренько тираж конфисковала.
Хотя Любяр признал поражение студенчества, университет по-прежнему бурлил. В ноябре 1909 года там началась забастовка по случаю вывода из универа евреев-второгодников. Забастовку беспощадно подавили, чем вызвали у поэта депрессивную волну.
2 ноября он выстрелил себе в грудь. Поскольку сей поступок Любяр совершил, попутно беседуя с товарищем, тот изловчился толкнуть под руку. Пуля попала выше сердца в плечо.
Знаменательный фактик эпохи, свидетельствующий насколько все было запущено: девушка тайно влюбленная в нашего героя, узнав о его потугах, приняла яд, и вот ее-то спасти не удалось.
В 1912 году Любяр издал три сборника стихов под общим названием «Противоречия». Стихи остались незамеченными, в том числе потому, что в эпоху групп и ассоциаций Любяр был одиночкой.
Мне его поэзия не кажется интересной.
Возможно, я чего-то не понимаю.
Мысли о смерти не оставляли Любяра.
Его брат свидетельствовал:
«Помню, что он иногда целые ночи писал и рвал какие-то записки и бумаги, письма, готовясь покончить расчеты с жизнью. Приходилось ни на минуту не оставлять его без незаметного ему надзора, чтобы спасти его жизнь. Бывало, я часами сидел у его двери, незаметно для него наблюдая за каждым его движением и в нужную минуту входя в комнату, как бы по делу или с шуткой».
Вторую попытку самоубийства Любяр обставил еще более театрально, чем первую. При первой присутствовал всего один товарищ, при второй группа литераторов во главе с Куприным.
31 января 1914 года в ресторане «Рекорд» он прострелил себе грудь, опять не задев сердца. Пуля прошла через легкое навылет.
Итог: выжил.
В 1916 Любяр издал сборник «Тротуар» и неожиданно снискал успех. О книге заговорили. Возле Любяра закружились Лариса Рейснер, Анна Ахматова, Михаил Лозинский. Со всех сторон сыпались похвалы. Полушутя растроганный Любяр сказал: «Меня так хвалят, что, право, не стоит теперь и стреляться».
Эх, его бы устами…
Упорный Любяр таки себя доконал всего через полгода выхода книги.
Вот как рассказывает об этом брат Владимир:
«Я быстро взбежал на шестой этаж и, войдя в комнату, увидел следующую картину. Слева у двери, на своем широком турецком диване полусидел брат. Казалось, что он спал. Лицо его было совершенно спокойно, обычного даже цвета. Прекрасные волосы лежали волнисто вокруг лица, в одной руке была недокуренная папироска, а на коленях, придерживаемая другой, лежала фотографическая карточка нашей покойной матери. Одет он был в свой обычный костюм. Очевидно, он не раздевался на ночь. Было около 9 часов вечера. Я бросился к нему, но он уже был совершенно холодный и закоченевший в своей последней позе. На полу валялось много окурков. Вероятно, он много курил. Около него был придвинут письменный стол, на котором лежали написанные им прощальные письма, в том числе – мне, томик стихов Верлена по-французски … и последняя записка, в которой он записывал все свои предсмертные ощущения.
Это небольшой клочок бумаги, начинавшийся словами: «11 ч. – принял яд…» (Морфий). У меня нет ее под руками, но в ней, в 10-12 строках, с перерывами, он записывает свои переживания. Через полчаса отмечает, как гаснет одно окно, потом другое напротив, как закурил папиросу («милая папироска – всю жизнь меня утешала»), еще через несколько строк и минут – что он слабеет («пропал голос», «до кровати, чай, не дойти»), и, наконец, уже совсем слабеющим почерком: «умираю, что будет дальше, мама…» На этом всё обрывалось».
Невзирая на самоубийство, брат устроил Алексею отпевание по церковному обряду.
В 2008 вышел солидный том забытого поэта в одном из столичных издательств.
