Битва титановЛитература

КАК ОДНА ПОЭТЕССА ДРУГУЮ СУМАСШЕДШЕЙ ОБЪЯВИЛА

27 января родилась Римма Казакова (1932-2008), поэтесса простая, а вот женщина не очень. 

Особенно видно это по схватке ее на поэтическом Олимпе со Светланой Кузнецовой (1934-1988). В борьбе этой Римма Казакова перешла все мыслимые моральные нормы, дойдя до прямой клеветы.

Кузнецова, сибирская девочка, совершенно разбираться не хотела в московских литературных течениях, подчиняясь только пенью своей дудки, за что и поплатилась.  

Напрасно бахвалилась она в одном из ранних стихотворений:

Смеркается. Путь запорошен.
Сверкают снежинки на льду.
Одна я до песни хорошей,
До звонкого счастья дойду!

Выяснилось, что до счастья можно дошкандыбать только в компании либеральствующих шестидесятников, моднющих эстрадников. А уже сам взлет Кузнецовой теплую компашку столичных поэтов насторожил. 

Она пришла с «враждебной» стороны. 

Стихи Светлана писала с девяти лет. 

В 1961 составила первый сборник и, минуя сибирские издательства (Кузнецова жила в Иркутске), послала его в московскую «Молодую гвардию». 

На Светлану обратил внимание Александр Прокофьев. Будучи некогда оригинальным поэтом, он постепенно скатился невесть во что, сделавшись знаменем ретроградной партии, ненавистником «Нового мира» Твардовского. Впереди Прокофьева ожидало «дело Бродского», где он действительно повел себя опрометчиво и малодостойно. Так с благословения поэта правого лагеря Светлана очутилась в литературе, где банковала умеренно фрондирующая интеллигенция. 

Первые стихи Кузнецовой на меня впечатления не производят. Такого правоверного лирического добра о родной сторонушке печатались пуды. 

Лучшим ее стихотворением тех лет было «Закон – тайга».

Приведу отрывки:

Какие каши не заваривали

В краю отчаянных отцов!

«Закон — тайга, — тогда говаривали. 

—Закон — тайга, и нет концов».

А я топчу другие травы,
Другие промыслы торю,
Но нынче с самым полным правом
«Закон – тайга» я повторю.

Она мой мир, а не икона,

Моя надежная судьба.

Ее великие законы

Беру законом для себя.

Смеюсь и падаю на белые,
На очень белые снега.
Всему, что делаю и сделаю,
Я говорю: «Закон – тайга!»

Именно по закону тайги и сошлась в схватке с Казаковой Кузнецова. Делить девочкам было что. 

Казакова тоже вошла в поэзию с окраин. После окончания Ленинградского университета будущая поэтесса попала на Дальний Восток, где прожила семь лет. Там и начала писать. Ее сборники «Встретимся на Востоке» и «В тайге не плачут» увидели свет в Хабаровске. Неудивительно, что махом покорившую столицу Кузнецову Казакова восприняла, как выскочку. Сама она уже прочно стояла на ногах, входя в обойму эстрадных поэтов. 

РИММА КАЗАКОВА В ФИЛЬМЕ «ЗАСТАВА ИЛЬИЧА»

Кузнецова выпускала сборник за сборником. За десять лет их набралось шесть штук. Она набирала вес, мастерство, в стихах появилась своя нота. Кузнецова дрейфовала в сторону Руси, увлекшись фольклором, втягивая в современные рифмы темный плач веков. 

На данном этапе ее и попытались подрубить. 

Кузнецова попала под запрет. 

Запрет был вызван несдержанным характером Светланы. 

Известно, по крайней мере, два скандала, после которых поэтессе перекрыли ручей гонораров.

Во время писательской поездки на Сахалин Казакова и Кузнецова чего-то не поделили, сцепившись языками. За Казакову вступился Герой Советского Союза Василий Емельяненко, которому Светлана в раже отвесила пощечину. Ее сняли с поездки, отправив в Москву. В ужасе от происшедшего, в ожидании расправы, Кузнецова пыталась покончить с собой. Слава Богу, неудачно.

Второй скандал разразился в поездке по Узбекистану. На банкете, где московских литераторов принимал Рашидов (БАЙ-ПИСАТЕЛЬ), Казакова двинула тост, призвав всех выпить за первого секретаря республики стоя. Кузнецова демонстративно отказалась от такой чести.

Так или иначе, ее не издавали десять лет. В эти годы поэтесса потеряла всех родных — ушел муж, мать и брат умерли. Приходилось жить переводами и писать в стол. 

Квартира Светланы была выдержана под стать ее настроению. 

Поэт Сергей Мнацаканян вспоминал:

«Когда я огляделся в её квартире, то внутренне содрогнулся. Всё было выдержано в чёрном цвете. Ванная комната – в чёрной плитке. Раковина чёрная. Шкафы тёмного дерева. И много металла – почерневшей от времени стали и покрытого серым налётом серебра: тарелки, ковши, вазы… Часть этих ваз и статуэток стояла на крышке чёрного пианино (но, может быть, высокого и тоже мрачного комода, точно не помню) справа от окна».

И стихи Светланы все более становились языческими, со страшной музыкой, сродни блоковской. В отношении творчества трагический перерыв пошел ей на пользу. 

Вернулась в литературу Кузнецова триумфально, благодаря… Казаковой. Вернее, дебильному, отвратительному поступку последней. Та в своей дешевой бабской мести зашла чересчур далеко.

О происшедшем лучше всего расскажет письмо Кузнецовой, впервые опубликованное в «Литературной России» только в 2003 году.

«В СЕКРЕТАРИАТ ПРАВЛЕНИЯ

МОСКОВСКОЙ ПИСАТЕЛЬСКОЙ

ОРГАНИЗАЦИИ

от члена СП СССР

КУЗНЕЦОВОЙ

Светланы Александровны

Уважаемые товарищи!

Обращаюсь к Вам в связи с многолетней травлей меня секретарём Правления СП СССР Казаковой Р.Ф.

Мне трудно объяснить причины этой травли, но я знаю, что травит она не только меня одну, но и многих других поэтов, в особенности почему-то женщин в нашей поэзии. Во всём этом я ощущаю что-то нездоровое и страшное.

Обратиться с этим письмом в Секретариат Правления меня заставил факт использования ею служебного положения в целях травли и дискредитации меня, о котором я узнала только что и совершенно случайно. Дело дошло до того, что она попыталась представить меня врачам поликлиники Литфонда сумасшедшей, требующей лечения в психиатрической больнице. Этому предшествовали следующие обстоятельства.

В начале февраля 1977 года я сидела за столиком кафе ЦДЛ с работником ЦДЛ А.М.Моровой. К нам подошла Р.Ф.Казакова и, выразив мне сочувствие по поводу утраты мною матери, спросила, как я переношу своё горе. Я ответила, что смерть матери была для меня столь тяжким потрясением, что я ещё долго не смогу прийти в себя. «А знаешь, что, — сказала ласково Римма Фёдоровна, — у меня есть знакомый психотерапевт, который тебе поможет. Лекарств он почти не применяет, его лечение скорее основано на том облегчении, которое испытывает человек, обратившийся с исповедью к духовнику. Пригласи его, женщина ты не бедная, оплатить визиты сможещь. Вдруг да полегчает» А.М.Морова поддержала идею Казаковой.

Обращаться к этому психотерапевту я не стала, хотя Римма Фёдоровна предусмотрительно дала мне его телефон. Но через два дня он позвонил мне сам и приехал ко мне домой. Побеседовав с ним, я поняла, что помочь он мне не сможет, и после двух его визитов мы расстались. Вот и всё. Но на днях я обнаружила, что эта давняя, забытая мной история имеет своё жуткое продолжение.

Долгое время я не посещала нашу поликлинику, но в этом году, впервые за несколько лет, решила пройти диспансеризацию. При посещении невропатолога А.Э.Розенфельд в ответ на своё «жалоб у меня никаких нет» я услышала: «Но вы же лечились в стационаре». «В каком?» — удивилась я. «А как же вот это?» — спросила невропатолог и зачитала мне из истории моей болезни запись от февраля 1977 года примерно следующего содержания: «Больная Кузнецова состоит под наблюдением психиатра Ю.П.Померанцева и нуждается в стационарном лечении». Запись сделана по звонку Р.Казаковой.

Значит, уже само знакомство этого психотерапевта со мной было специально спровоцировано Р.Ф.Казаковой для этой записи «по горячим следам». Но как такая запись, не подтверждённая никакими документами, могла появиться в моей медицинской карте? Значит, если завтра Р.Ф.Казакова позвонит в поликлинику Литфонда и сообщит, что у меня проказа и я нуждаюсь в стационарном лепрозории, то и это будет зафиксировано врачами?

Только теперь мне до конца стала понятна фраза Р.Ф.Казаковой, которая однажды вырвалась у неё в состоянии сильного опьянения: «Пока есть я, тебя не будет». С той поры меня и вправду «нет». У меня не выходят книги, я нигде не печатаюсь (кроме «Дня поэзии»), меня полностью игнорирует Бюро пропаганды.

И вот теперь я обращаюсь к Вам, так как жизнь проходит и мне всё же хочется узнать, навсегда ли «меня не будет».

В недавно принятой Конституции СССР законом гарантируется охрана неприкосновенности личности и достоинства каждого советского человека. А секретарь Правления СП СССР меня, советского поэта, пытается объявить сумасшедшей. И это тогда, когда на Западе наши враги говорят о том, что советских писателей якобы без всяких к тому причин помещают в психолечебницы. Поведение Р.Ф.Казаковой как секретаря СП СССР не только возмутительно, бесчеловечно, аморально, но и безответственно в политическом отношении.

Я прошу привлечь её к ответственности как одного из руководителей СП СССР и коммуниста.

Член СП СССР 

КУЗНЕЦОВА Светлана Александровна

3 декабря 1980 г.»

Все факты письма Кузнецовой подтвердились. Особенно был возмущен втянутый в интригу помимо своей воли психиатр Померанцев. Казакову выперли с тепленького местечка секретаря Союза Писателей. А у Кузнецовой взяли в производство лучший ее сборник «Гадание Светланы».

После этой книги стало ясно, — в литературу пришла новая поэтесса. Был восхищен даже однофамилец писательницы Юрий Кузнецов, женскую поэзию активно не жалующий. 

Приведу козырное стихотворение сборника. «Гадание Светланы» называется оно. Лично для меня это одно из самых страшных стихотворений русской поэзии. Я вовсе не приветствую заигрывания с нечистой силой. Но что поделать, если поэт слышит именно такую музыку и не может ее не транслировать?

Не дороги, а тропинки
Побежали по судьбе.
Начинаются вспоминки,
Как поминки по себе.
 

Зажигаю я на Святки
Сине-черную свечу.
Без опаски, без оглядки,
С силой темною шучу.
 

Ставлю зеркало в оправе
Из литого серебра.
Неразумный разум вправе
Ждать от нечисти добра.
 

Потому не захотела
Очертить последний круг.
Потому сказать посмела:
— Кто явился, тот и друг!
 

Мне любой в друзья годится.
Нету нечисти числа.
Несыть жадная садится
У накрытого стола.
 

Начинает нечисть чары
Залихватским говорком.
Подымает нечисть чары
С заграничным коньяком.
 

Подымает мне в угоду
Все одно и то же вновь:
Поверх моря — непогоду,
Поверх сердца — нелюбовь.
 

Дарит полую поляну,
Дарит полную луну.
За подарками не встану,
Даже рук не протяну.
 

Полунощною порою
Не души своей мне жаль.
За посулом, за игрою
Вижу позднюю печаль.
 

Вижу позднюю дорогу
Да порошу во полях.
Вижу полностью, ей-богу,
Всю поруху во друзьях!

Раннего ухода Кузнецовой жалко. Так и осталось загадкой: какими бы словами отозвалась она на инфернальную трагедию разрушения Родины. Вот их бы хотелось послушать.

Умирая, Кузнецова умоляла подругу Александру Плохову, сделавшую для сохранения ее творческого наследия все возможное и невозможное: «Аля, я очень тебя прошу, сделай так, чтобы у моего гроба не было ни одного члена Союза писателей!».

Похожие статьи

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *


Срок проверки reCAPTCHA истек. Перезагрузите страницу.

Кнопка «Наверх»