Зачем так пить?ЛитератураНиколай Некрасов

БОРЬБА ТАЛАНТЛИВОГО ПИСАТЕЛЯ С ВОДКОЙ, ЗАКОНЧИВШАЯСЯ ПОРАЖЕНИЕМ

17 октября умер Николай Помяловский (1835-1863), еще один писатель из разночинцев, который при явлении на литературную арену всерьез надеялся затмить Тургенева, Достоевского и Льва Толстого.

Судьбу этих писателей афористично выразил герой Помяловского Молотов: «Выделился из народа и потерялся». 

Выскочки действовали как под копирку, — неожиданный старт и немедленный финиш. Все оказались спринтерами, не готовыми к долгой борьбе с жизнью. В принципе, они уже приходили в литературу надорванными, неся груз мордобойного детства; теряющей силы от голода юности; знающие только одно средство скрасить быт, а именно залудить водки. Мы уже говорили о несчастьях Федора Решетникова, Николая Успенского (КАК СО ВСЕМИ РАЗРУГАТЬСЯ И ЗАРЕЗАТЬСЯ НА УЛИЦЕ ТУПЫМ НОЖИКОМ), Александра Левитова (Спившийся писатель).

Помяловский от них немного отличался.

Немного, но отличался.

Пьяные проблемы Решетникова (Путь злого мальчика в писатели и Неудачи злого мальчика, попавшего в писатели. Решетников (часть вторая)) лежали в беспросветной нужде. Николай Успенский спился в силу несносного характера. Левитов просто начал пить и не прекращал. 

А вот Помяловский пережил с водкой роман с разрывом и гибельным к ней возвращением.

Детство Помяловского протекало на задворках Петербурга, в районе Охты. Папаша-дьякон служил при кладбищенской церкви, и вид гробов был для Николки привычным. Малыш играл не в солдатики, а в похороны и отпевание. 

А что такое похороны, кроме плача и горечи? Это поминки, где водочка льется рекой. Льется она и по праздникам, когда незатейливые местные ребята дерутся стенка на стенку. Льется и в будни, просто так, без повода.

Помяловский констатировал:

«Первый раз пьян я был на седьмом году. С тех пор … страсть к водке развивалась крещендо и диминуендо».

Детство кончилось, когда восьмилетнего мальчика отдали в Александро-Невское духовное училище, в просторечии «бурсу». 

Дабы понять весь абсурд тамошней учебы надо представить контекст эпохи. Во времена Помяловского духовное училище переживало реформу, поскольку вылезла дикая необразованность сельского духовенства. Приход передавался по наследству. Получившие от папаш приход слуги божьи зачастую не знали даже родного алфавита, не говоря о латыни. Здоровых лбов тягали в бурсу, грозя иначе приход отобрать. При этом никто не озаботился разделить потоки по возрастам. Николка очутился в весьма разношерстном контингенте, где рядом с ним сидели за партой 25-летние дядьки. 

Отец пытался предупредить сына о том, что в бурсе порой учат розгами. Мальчик, которого дома никогда не били, даже не понимал, о чем тот говорит. В первый же день учебы товарищи ему все объяснили, наваляв по первое число.

Но в среде сверстников Николка был защищен — бурсу заканчивали два его старших брата. Друг братьев, местный авторитет Силыч, взял младшего под защиту.

А вот с учителями оказалось не договориться. 

Методичный Николай вел счет, сколько раз за восемь лет обучения его пороли. 

Четыреста. 

Пятьдесят раз в год. 

Каждую неделю. 

А на коленях без обеда он стоял, почитай, каждый день. 

Это все вызвало у ребенка желание ненавистную бурсу сжечь. Каждый вечер, отходя ко сну, Николай представлял, как гибнут в огне учителя, надзиратели, фискалы. 

Наступит день, и он таки подожжет учёбку, засандалив в лицо духовному начальству «Очерки бурсы». 

Результат образования?

В старших классах Николка считался отпетым даже среди бурсаков. Один из друзей Помяловского вспоминал историю их знакомства:

«Он шел по мосткам в порыжелой казенной шинели, ободранной и истасканной донельзя, шапка нахлобучена была по самые уши, воротник поднят, и из-за воротника виднелся один только глаз со шрамом.

— Это Карась, — шептали мне товарищи.

— Карась? — громко спросил я.

— Тише!.. Услышит, так рад не будешь: побьет».

Пьянство в среде бурсаков считалось доблестью. По окончании курса Помяловский по его собственному признанию «был почти пьяница»

После бурсы настал черед Петербургской духовной семинарии. Там проявилась черта Помяловского, которая помогла ему какое-то время продержаться. От водки его могло оторвать дело. В семинарии Николай расцвел, затеяв издание рукописного журнала. «Семинарский листок» расходился среди студентов, вызывая восторг, и юноша резко повзрослел, чувствуя востребованность. Запрет на издание снова выбил почву у него из-под ног. 

Он говорит другу Благовещенскому: «Куда же теперь я дену свои досуги? Герминевтику, что ли, долбить? Дудки, брат! Лучше пить буду».

Благовещенский зафиксировал поиски Помяловского. Тот пытался рисовать (не умея), учился нотному пению (без музыкального слуха), чего-то писал (здесь начало получаться). 

Дебют Помяловского, на мой взгляд, был самым многообещающим из разночинных. Знаковые вещи разночинцев — фотография с натуры. «Подлиповцы», «Сельская аптека», «Московские комнаты с небилью» — скорее очерки, нежели художественная проза. На переходе к «большой литературе» ребята ломались, не в силах взять высоту презираемого ими барина Тургенева.

Помяловский же начал именно с художественной прозы, которая и Тургеневу понравилась. Повести «Мещанское счастье» и «Молотов» (объединенные одним героем) рассказывали обыкновенную историю утраты пролетарием Молотовым иллюзий в светлое, доброе, вечное. В итоге Молотов уткнулся в тупик жизни, начав верить в заработок.

Рукопись «Мещанского счастья» Помяловский отнес в «Современник», где ее вычленил из общего потока Некрасов. 

После публикации Помяловский мигом сделался моден. Некрасов поставил его на денежное обеспечение в счет будущих свершений, благо в подзаголовке «Мещанского счастья» стояло – «Первая повесть».

Читатель ждал повесть вторую, но Помяловского закрутила богемная житуха, от коей он очнулся только в Обуховской больнице, куда попал с приступом белой горячки. Там его заперли на целый месяц, дав возможность работать. Спеша к сроку (ведь денег у журнала набрано впрок) Помяловский не отделал «Молотова» как бы ему хотелось, скомкав конец, но читатель принял эту повесть с еще большим восторгом, чем «Мещанское счастье». 

Помяловского окрылил момент общественного подъема, начало либеральных реформ, отмена крепостного права. Казалось, начинается новая жизнь. Помимо прозы, он преподавал в воскресной школе, а вечера проводил не в трактирах, а в шахматном клубе, в обществе Чернышевского, Лаврова, Курочкина. 

Сделав шаг назад от художественной прозы, Помяловский начал писать «Очерки бурсы» и это опять была сенсация. 

Но в 1862 правительству надоела игра в свободу. Политика утратила либеральное прекраснодушие. Воскресные школы закрыли, шахматный клуб разогнали, разрешение на издание «Современника» поставили на паузу. 

Люди еще вчера свободою горевшие очутились в ватном времени. 

После закрытия «Современника» Помяловский пытался покончить с собой, настолько все расхищено, предано, продано оказалось.

Но в итоге загорелся новым замыслом, который вышел на поверку просто более длинным путем к закамуфлированному самоубийству.

Согласно замыслу — брат и сестра, наивные люди гуманных идей, опускаются все ниже и кончают приютами на Сенном рынке. Помяловский думал показать дома терпимости, воровские притоны, дать типы проституток.

Изучая нравы Сенной, он не вылезал оттуда неделями, погружаясь все глубже в низовой элемент, приобретя друзей на час. 

Брат то и дело получал от него записки: 

«Володя, я сильно пью! Возьми меня!.. Если ты не согласишься на этих днях отобрать от меня деньги, я пропью свою душу. Я хвораю уже… Мочи нет и жить, братец, тяжело; хочется хоть в водке забыться, хотя и понимаю, что это не дело. Володя, спаси меня! Иначе, клянусь честью, я погибну!..»

Были к брату и другие письма, которые Помяловский мыслил как предсмертные. Планируя броситься в Неву, он пытался объяснить поступок этот несчастной любовью.

Что за девушка отказала писателю в замужестве? Была ли она? Не придумал ли ее Помяловский, не желая уходить с диагнозом спившегося таланта.

Не знаю, можно ли было писателя вылечить, слишком уж он на свое здоровье плевал. 

В начале октября 1863 после приступа белой горячки на ноге образовалась опухоль. Занявшись самолечением, Помяловский пошел в баню и поставил на ногу пиявок. Образовался нарыв. Вскрыв его, врачи констатировали гангрену.

Через день Помяловский отдал богу душу.

Светлая память!

Похожие статьи

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *


Срок проверки reCAPTCHA истек. Перезагрузите страницу.

Кнопка «Наверх»